На площадь Сахарова вышел,

дар речи тут же потерял.

Проклятья сыпались мне свыше

и я умом их подбирал.

По центру сморщилась фигура –

подобье лагерной нужды.

Сквозила дрожь в её фактуре

от незаконченной беды.

Читалось рабское смиренье

в согбенном виде старика.

И ни частички вдохновенья

в глазах и связанных руках.

Но не был Сахаров смиренным

без озарения в глазах.

Он был решительно бесценным

в своих поступках и словах.

Так неужели сохранится

подобье рабской срамоты.

Хочу, чтоб в Северной столице

борцом за правду ожил ты.