Я в этот мир вернулся ненадолго,
Чтобы взглянуть на жизнь одним глазком.
Огни витрин сбивают меня с толку
Своим холодным чуждым языком.

Уводят в грусть потоки иномарок,
Заполонивших лежбища дорог.
Длинною ног рисуется у баров
Открытость тел совсем не недотрог.

И суетливость Невского проспекта
Вселяет боль в уставшие глаза.
Снуют туристы в импортных доспехах.
Мне не понять чужие голоса.

Мне не понять, но шпиль Адмиралтейства
Ведет общенье с памятью моей.
И я иду в заплатанное детство
За босоногим счастьем во дворе.

Я этот двор покинул по приказу,
Когда взялась военная гроза.
Крушил в боях фашистскую заразу
И никогда не пятился назад.

И вот теперь стою в недоумении
Под мрачной тенью Зимнего дворца.
Мне не поможет нынче вразумленье,
Я не пойму отчизну до конца.

Сквозь километры огневые
Пробилась весточка из дома.
Слова, как символы живые,
Как будто таинство Христово.

И, как священное писанье,
Она хранит и греет душу.
И ей боец поет осанну,
И эту песню не заглушишь.

И с этой песней не сломаешь
Солдата в битве рукопашной.
Ведь в песне этой слово «мама»
Солдата делает бесстрашным.

Письмо-треугольник, пропахшее дымом –

Бесценная весточка с фронта.

В нем каждая строчка родным и любимым

Писалась без всякого понта.

В нем каждое слово сверялось атакой

И пульсом жестокого боя.

И так до согбенных останков Рейхстага —

Источника  страшного горя.

Слезой окропила письмо-треугольник

Надежда, сковавшая тело.

Остались от мужа медаль, да погоны,

Да в сердце больном опустелость.

А, может, воскреснет, а, может, заглянет

На плач овдовевшей подруги?

Письмо-треугольник и вечная память

Ласкают озябшие руки.