Ах, Муза, что тебе неймется,
зачем терзаешь душу мне?
Волненье в сердце отдается.
Сознанье будто бы в огне.

А ты по-девичьи смеешься,
нарочно путаешь слога.
Беспечно прозе отдаешься,
а мне поэзия близка.

Я присягнул задорной рифме,
убрал печаль из прежних строк,
отбросил скуку алгоритма
и повернулся на восток.

Уймись, настырная плутовка,
закрой не начатый роман.
В салон рифмованной тусовки
ворвался новый хулиган.

Прошли года, когда поэзия
питала праведную жизнь.
Когда строкой вела агрессию
на покорение вершин.

Сегодня много в мире пишется
не поэтической строкой.
И не везде свободой дышится
под рифмой, сдавленной рукой.

Лежит товаром обесцененным
на пыльной полке нежный стих.
А тот, что скрашен биркой ценности,
в кругу бестселлеров затих.

Бурлит содружество писателей,
копаясь в тощих кошельках.
Живут поэты самиздатами,
лелея Музу на руках.

Век золотой и век серебряный –
песнь поэтических умов.
Их страстный труд проверен временем
и стал наследием миров.

С биеньем рифм сверялись ценности,
дарил покой душевный слог.
И даже с мыслями о бренности
никто не верил в эпилог.

Поэма, битая цензурою,
дошла тайком до наших дней,
явилась с песенной натурою,
чтоб освятить свой юбилей.

И возрожденная, окрепшая
взошла поэзия веков.
Век золотой и век серебряный
теперь свободны от оков.