Мгновенья не ценил, минутами швырялся,
неспешные года бездумно подгонял.
В реальность не вникал, соблазнам доверялся
и разумом своим со смаком понукал.

И верил, никогда меня не сманит старость,
манерной сединой года не соблазнят.
Но свесилась на грудь коварная усталость,
и в лысой голове претензии шумят.

И я теперь ценю минуты и мгновенья,
спешащие года пытаюсь обуздать.
Стараюсь в небесах найти свое знаменье
и часть тревожных дум всевышнему отдать.

Померк без солнца Петербург,
народ хворобой пропитался,
с лучистым светом день расстался,
настало время снежных бурь.

С высот, закрытых пеленой,
глядит на нас сплошная серость.
Настырный ветер бьет по нервам,
глумясь над снежной целиной.

Не умолкает снежный скрип
под спешным шагом пешеходов.
Под вечер даже мимоходом
не пробегает свет зари.

Торосы вздулись на Неве,
мосты печальные притихли.
Дворцов нахохленные шпили
не отражают лунный свет.

Две поэтических души
сошлись в высоком занебесье.
Звучал псалом протяжной песней
в созвездии праведной глуши.

Одна душа шептала вслух —
я вам пишу, чего же боле.
Случилось все по божьей воле,
но бог тогда был нем и глух.

Души другой раздался крик –
погиб поэт – невольник чести.
Взвилась рука никчемной мести,
в глазах застыл последний миг.

Во всем повинна не дуэль,
всему виной стрела коварства,
что поразила дух бунтарства,
а с ним и ангельскую трель.

Но дух бунтарства воспарил,
и трель поэтов не умолкла.
Летают души в самоволке,
их черный ворон не сгубил.