Ах, как красивы заграничные обертки.

Как громогласна забугорная молва.

Но мне приятней образцы российской сборки,

моей глубинки задушевные слова.

И потому, что я Россиюшкой заполнен,

в которой сердцем слышу чистый перезвон,

не променяю звонаря на колокольне

на самый лучший европейский карильон.

Храни меня, мой милый ангел,
не дай растаять в тишине.
Я равнодушьем тяжко ранен.
Побудь со мной, прижмись ко мне.

Послушай новую поэму
об удивительной стране.
Не осуждай мою фонему
с кричащей истиной в вине.

Мы в ту страну уйдем под вечер,
зажжем заветную свечу.
Я негой ласк украшу встречу,
свое признанье прокричу.

В речах пророков поминая,

к заветам их не прибегает.

С ухмылкой Родину пинает,

ее погибель предрекает.

И, упиваясь красноречьем,

язык коверкает нещадно.

Язык великий, человечий,

а не какой-нибудь площадный.

Кричит о праве на свободу,

свободу ближних попирая.

В словах печется о народе,

на деле грезит вымираньем.

Такой крикун страшнее бомбы,

опасней залповых раскатов.

Об этом нужно знать и помнить,

и не считать его собратом.