Под мелодию Вивальди

закружил нас листопад.

Ветер – взбалмошный идальго,

подпевал нам невпопад.

Златоглавые березы

жались к клену – молодцу.

Он шептал им что-то прозой.

Красный цвет ему к лицу.

И стояли скромно сосны,

продолжая зеленеть.

Им цвета, что дарит осень,

богом не дано иметь.

Но мелодия Вивальди

прозвучала и для них.

Ветер трогал их за талии

и от нежности затих.

Не летают больше листья,

под ногами лишь шуршат.

И слова – ты самый близкий,

сладко голову кружат.

Каток репрессий прокатился по Отчизне.

Им управляла безрассудная жестокость.

Слепая ненависть заказывала тризну

и вместе с трусостью была не одинока.

 

Расцвел рассадник для доносов и наветов,

приумножая жертв советского ГУЛАГа.

Грузинский Иосиф приговаривал к ответу

и ждал с ухмылкою кровавого аншлага.

 

И кровью метились расстрелянные стены.

И рвы корежились от моря убиенных.

И правда пряталась в острог или застенок.

И совесть правая каралась за измену.

 

Стремленье жить мешалось с массой инородной.

Печальный стон звучал от края и до края.

И остаются души в памяти народной.

Колокола по ним звонят, не умолкая.

Веленью времени поддавшись,

впустил я гостя на порог.

А он, желанию отдавшись,

пустился в долгий монолог.

 

Он расточал свои посулы,

вводил в манящий виртуал.

Шальная связь сводила скулы

и превратилась в ритуал.

 

С ним засыпал и просыпался,

ходил на службу и в пивбар.

Родным предложить расстарался.

Теперь он в доме правит бал.

 

Блестят iPadы и айфоны

в руках у призрачной семьи.

Общенье только с телефоном

с отрывом взгляда лишь на миг.

 

Он долбит хилое сознанье,

сбивает ложью с правоты,

лишает веры в созиданье,

коробит милые черты.

 

Внушает право на убийство

иль на мучительную смерть.

Кромсает прозу добрых истин

и тешит злобой круговерть.

 

И от него не увернуться.

Он стал хозяином в семье.

Ах, как же хочется проснуться,

не разуверившись в себе.