Уходит осень, птицы улетают.

Стегает ветер голые стволы.

А снег идет и в серой дымке тает,

не долетают звезды до земли.

Не повторить очей очарованье,

что нам златая осень создала.

И Петербург, обласканный вниманьем,

уже сложил в архив ее талант.

Земля затихла в сонном ожидании,

склонила плети жухлая трава.

Поют деревья томные страданья

и навевают грустные слова.

И я грущу, природе потакая.

Смотрю на небо в поисках зимы.

А снег идет и в серой дымке тает.

Так от тепла порою таем мы.

Поэт, с забвением обнявшись,

стирает с чистого листа

все то, что ждет его мечта,

и замирает, не дождавшись.

Его оборванную рифму

уже никто не возродит.

Огонь в груди не возгорит

по чуждой воле алгоритма.

Он не решится пригласить

под гул толпы в обитель Музу.

Ему постыдно быть обузой

для тех, кто рэпом голосит.

Для тех, кто тешит ширпотреб,

как шаловливого ребенка.

Его талант стоит сторонке

и гладит скомканный портрет.

Немая спутница дождя,

дочурка взбалмошного Солнца.

Она является тогда,

когда земля сыра до донца.

Святая вестница богов –

неугомонная Ирида

по ней спускается без слов,

чтоб скрасить местную планиду.

И зачерпнув живой воды,

несет ее строптивой Гере.

А в благодарность за труды

имеет ключ к священной вере.

Ту веру в радугу вложив,

дает надежду на бессмертье.

Тем самым людям услужив

по нескончаемым поверьям.

И мы, вкусив небесных вод,

мечтаем головы задравши.

Ласкаем взглядом небосвод

и забываем о вчерашнем.