В калейдоскопе жизненных картинок

мелькают Богом данные деньки.

Одни в сетях житейской паутины,

Другие — голубые родники.

В них детство озорное хороводит,

и отрочество сполохом горит.

Они меня из юности уводят

туда, где счастьем зрелость говорит.

И всюду вижу милые просторы

с напевной грустью волжских берегов.

И тем напевам сердце моё вторит.

Душа стремится выйти из оков.

И чем мудрей становишься с годами,

тем ностальгия чаще и острей.

Она наружу катится слезами

и возрожденьем пробует гореть.

Тает снег, надежда тает.

В лужи смотрится печаль.

Разве мы о том мечтали,

видя снежную вуаль.

Окунались мы с восторгом

в белоснежный океан.

С разухабистым задором

обнимали зимний стан.

Восхищались годом старым,

давшим ёлки в хоровод.

Не скупились на подарки,

ожидая Новый год.

Но декабрьские морозы

сдулись ветреным крылом.

На ресницах стынут слёзы,

слякоть видится кругом.

Вот и опять петербургская слякоть

лезет в анналы души.

Ей, ненаглядной, приходится плакать.

Слёзы суши, не суши.

В горьких слезах новогодние ёлки.

Где их природная стать?

Ветры шальные, как злобные волки,

кроны желают трепать.

Бродят по небу плаксивые тучи,

льётся холодная хмарь.

Стих Петропавловки голос певучий,

сник карильон — пономарь.

В мокрых дворах надоедная влага

гложет последний снежок.

В серой тоске новогоднего блага

ждёт заскучавший дружок.