По Улице жизни иду не спеша,

вдыхаю блокадную жизнь Ленинграда.

Детишки счастливым задором грешат.

Им ретро машины – большая отрада.

А мне не до смеха, слезятся глаза,

и душу грызут нестерпимые боли.

В сознании голодных людей голоса

и стоны не сломленных жаждущих воли.

Разрушенный домик, пустой школьный класс,

седьмая симфония в стуженном зале.

И всё это собрано было для нас,

чтоб мы наяву тяжесть дней осязали.

И мы не забудем блокадный паёк

и тысячи жертв беспощадной блокады.

На Улице жизни я выдал зарок,

что жить не позволю нацистскому гаду.

Счастливчик я, есть полис ОМС.

Он мне даёт гарантию здоровья.

Мы, наконец-то, вышли на прогресс,

и дикий запад нынче нам не ровня.

Я в учрежденья с полисом иду

и заявляю право на леченье.

Но мне лепечут, будто бы в бреду –

лечить бесплатно – долгое мученье.

Вот если взять и полис приберечь,

чтобы не портить доктору картину,

тогда быстрей польётся его речь,

и он подлечит голову и спину.

А так сейчас в больнице места нет.

Больные спят в ночи поочерёдно

и поправляют свой иммунитет  

пустым борщом и кашей чужеродной.

Болезнь моя не может долго ждать,

и я сдаюсь настырным уговорам.

Придётся всё, что нажито, отдать

и тихо ждать любого приговора.  

Иду вдоль берега залива,

купаюсь в солнечных лучах.

Не слышно чаек говорливых

и утки нынче не кричат.

Искрится снег, играя с солнцем.

Притих залив под толщей льда.

К воде прорублены оконца –

итог рыбацкого труда.

И рыбаки согнули спины,

сидя на ящиках верхом.

Гляжу на чудную картину

и вспоминаю о былом.

Когда-то в детстве мы бежали

на Волгу, скованную льдом

и от отцов улова ждали,

чтобы нести с восторгом в дом.

А там растопленная печка

и сковородка над огнём.

В тепле сжимается сердечко,

и мы с волненьем рыбу ждём.

И вот у мамы на тарелке

дымятся окунь иль плотва.

И мы едим больших и мелких.

Звучат хвалебные слова…

…Искрится снег, а я купаюсь

в воспоминаньях прошлых лет.

Теплом домашним упиваюсь,

что дарит мамин амулет.