Присыпал снег осенние следы

и только грозди алые рябины

даруют цвет, всё также молоды.

Ну, разве есть такие на чужбине.

Ну, разве есть безмолвие полей

укрытых нежно белым покрывалом.

И стайки красногрудых снегирей,

которых до морозов не бывало.

Иду я, чтоб услышать в поле звень

от воздуха с холодным придыханьем.

Туда, где обветшалость деревень

и песни, что похожи на страданье.

Шагаю, но сумею ли вдохнуть

живую поэтическую силу.

Сумею ли уверенность вернуть

на жизнь, что будет нужной и красивой.

Земля российская познала много слёз,

семья крестьянская хлебнула много горя.

Не заглушал веками стоны шум берёз

от непосильного ярма крестьянской доли.

Их грызла барщина, насиловал оброк,

косили подати в утробу клана властных.

Вельможным демонам насытиться бы впрок,

но раскрывались всё сильней шальные пасти.

И выбиралось до последнего зерна,

опустошалось до последней хлебной крошки.

За труд селянину давалась грош цена,

как будто жили не всерьёз, а понарошку.

Казалось, вот они — кормильцы россиян.  

Так берегите их душевное здоровье.

Но раздирался без войны колхозный стан,

крестьяне заживо захлёбывались кровью…

…Молчат об этом разношёрстные вожди.

И нет для извергов особых наказаний.

И даже Бог не смог сатрапов осудить.

Но я пою труду крестьянскому признанье.

Кто-то дарит свет,

кто-то сеет мрак.

Кто-то шлёт привет,

кто-то чтит бардак.

Кто-то пьёт шампань,

кто-то бормотень.

Кто-то — вольный пан,

кто-то чья-то тень.

Каждому своё –

так гласит молва.

Трусу – забытьё,

смелому — хвала.