Дождями смыло макияж.

Ветрами скомкало причёску.

Поник осенний антураж.

Не видно прелести и лоска.

Притих манивший цветом парк.

Листву в пруду волнами смыло.

В тиши аллей не видно пар.

На скучный вид глядеть уныло.

Ещё вчера светился клён

нагретой солнышком листвою.

И пенье птиц со всех сторон

ласкало сердце молодое.

А что теперь, осенний блюз

выводит ветер непослушный.

Да пестрота озябших луж

и мысль о том, что будет лучше…

…Разбудит солнечный рассвет,

обнимет тёплыми лучами.

Сверкнёт улыбок добрый свет

под голубыми небесами.

Ревность меня насилует,

сводит с ума, зловредная.

Грустную песню милует.

Горьким внушеньем ведает.

Множит мои сомнения,

кличет беду вселенскую.

Душит с особым рвением

нежные устремления.

И не унять волнение

кажущейся душевностью.

Благостное стремление

мне отдаёт замшелостью.

Трудно очистить чувственность,

взятую в клещи ревностью.

Слушать душой не хочу её,

но она гложет с рвением.

Старая Русса и  дом у реки.

Здесь с упоеньем писал Достоевский.

Из-под пера его мудрой руки

вышли «Подросток» и «Братья…», и «Бесы».

Здесь ощутил он душевный покой,

глядя на русскую прелесть природы.

И наполнялся волшебной строкой

истинный кладезь реальной свободы.

След Карамазовых можно найти,  

выйдя в уездную новь Старой Руссы.

Мимо музея никак не пройти.

Он, как и город, пропитанный Русью.

Жив Достоевский в российской тиши.

Так же, как жив во вселенском пространстве.

Мудрые мысли доселе свежи

в новом, ухоженном русском убранстве.