Всю свою сознательную жизнь прослужил Валентин Нефедов в Вооруженных силах. Сначала срочником, потом сверхсрочником, а затем и прапорщиком. Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Вот и в Валькиной жизни наступил день, когда выпихнули его из армейского коллектива на пенсию. А чтобы он не слишком обижался, проводы устроили по высшему разряду. В этот высший разряд входили: официальная часть с оглашением приказа об увольнении в актовом зале и часть неофициальная за неплохо сервированным столом в одной из аудиторий.
Официальную часть, в силу ее сухости и скоротечности, описывать неинтересно, а вот неофициальную часть попробую раскрыть с некоторыми подробностями. Сам Валька ждал обе части с нескрываемым волнением, потому что очень не любил излишнего внимания к собственной персоне. А тут, хочешь — не хочешь, а приходилось это самое внимание терпеть.
Хорошо, что официальную часть быстро свернули. Да и как не свернешь, если в соседней аудитории водка киснет.
С шумом разместившись за накрытым столом, Валькины коллеги потянулись за бутылками.
Первым, по праву, выступил начальник кафедры, на которой последнее время служил прапорщик Валентин Нефедов.
Хвалебные слова начальника заставили Вальку густо покраснеть и покрыться потом. А вот в голове, почему-то, противненько зашевелился вопрос: «Если я такой хороший, то на кой хрен ты меня увольняешь»?
После первой Валька сумел приструнить этот самый вопрос, зажевав выпитое хрустящим огурчиком.
Но вслед за начальником хвалить Вальку принялись другие сослуживцы. И чем больше коллеги хвалили новоиспеченного пенсионера, тем настойчивей долбал этот самый вопрос его помутненное сознание.
В конце концов, вопрос вырвался наружу в виде нецензурной лексики и угроз в адрес е… начальников, которые бросаются такими специалистами, как он. Сослуживцы с трудом угомонили разволновавшегося виновника торжества и доставили его до хаты.
На следующий день проснулся он на не разобранном диване с головной болью и противным привкусом во рту. Увидев на полу военную форму, он попытался встать, но непослушная голова вновь завалилась на подушку.
В каком-то тумане отрывки из прошлого дня начали проявляться в его сознании, но полной картины произошедшего он так и не смог представить. Предчувствие чего-то нехорошего стало медленно выводить его из похмельной дремы. Пересохшим ртом он попытался что-то сказать, но из луженой глотки вырвалось только какое-то мычание.
Сердобольная жена поднесла ему стакан огуречного рассола и произнесла:
— Ну, ты вчера и поднабрался. И не поймешь, не то с горя, не то с радости. Уж лучше бы она этого не говорила. Выпив залпом рассол, Валька накинулся на нее:
— Ишь, дура, нашла чему радоваться. Мужа уволили, а ей весело.
— Да не веселюсь я, Валя, только для грусти тоже повода нет, — попыталась оправдаться жена.
— Повода нет, — передразнил Валька жену, — налей-ка мне грамм сто, а то, не дай бог, окочурюсь.
— Типун тебе на язык, — пробрюзжала жена, но стопочку болезному супругу, все же, поднесла.
Осушив содержимое стопки, Валька почувствовал естественный прилив сил, да и гул в голове значительно уменьшился.
Встав с дивана, он даже попросил у жены что-нибудь пожрать.
За кухонным столом он пропустил еще стопочку и принялся за жареную картошку с мясом. Третью стопку он выпить не успел, так как раздался звонок и на пороге появился сосед-сослуживец:
— Ты уже опохмеляешься, — с порога спросил он.
— Садись, коль пришел, — пробурчал Валька.
Второй раз просить соседа не пришлось. Он уселся на указанную Валькой табуретку и вопросительно глянул на Валькину жену. Та поставила перед ним стопку и тарелку для закуси.
По праву хозяина Валька налил соседу и предложил:
— А давай выпьем за все хорошее.
Они дружно выпили и закусили разносолами. Проглотив маринованного груздя, Валька признался:
— Послушай, Степаныч, а чем вчера все закончилось? Память напрочь отбило.
— Чем закончилось, чем закончилось. Послал ты начальников далеко и надолго.
— Что, вот так прямо и послал?
— Не знаю, прямо или криво, но послал, — произнес сосед и предложил налить еще по одной.
Дружно выпив по очередной чарке, сослуживцы продолжили начатый разговор.
— Стыдобуха-то какая, — запричитал Валька.
— Да не волнуйся ты так, — попытался успокоить его Степаныч, — с кем не бывает.
— Как же не волноваться-то, если я своих начальников на … послал.
— Ну, во-первых, они теперь тебе не начальники, а, во-вторых, все вчера поняли, что ты на радостях перебрал малость.
— Если бы малость. Раньше-то я никогда так не напивался, — посмотрев на Степаныча, сказал Валька.
— Раньше-то никогда, — подтвердил Степаныч и по-хозяйски разлил по стопарям.
Вошедшая на кухню жена робко спросила:
— Валентин, может быть, хватит?
— Ничего не хватит. Вот бутылку допьем, тогда и будет хватит, — заплетающимся языком пробурчал Валька. Потом немного подумал и уточнил, — может быть.
Сказав это, он демонстративно поднял стопку и осушил ее. Степаныч сделал тоже самое.
— Ну, как знаешь, — тихо произнесла жена и вышла из кухни.
Бутылку они, конечно, допили, после чего старые дрожжи сыграли с Валькой плохую шутку. Он уткнулся носом в тарелку с картошкой и засопел.
Сосед попробовал его растормошить, но поняв бесполезность усилий, пошел домой. А ведь мог бы задержаться и на вторую бутылку.
Целый месяц Валька заливал свое горе с дружками в местной кофейне или дома, в гордом одиночестве.
Зная Валькин крутой нрав, кроткая жена только охала, да качала головой. А что еще она могла сделать в данной ситуации.
— Хорошо, что дочь живет отдельно и не видит этого безобразия, — думала она.
Одна из встреч в местной кофейне подтолкнула Вальку на хотя бы какие-то действия. А встретился он там с одним из сослуживцев, который уже полтора года как ушел на пенсию.
За рюмкой водки он предложил Вальке устроиться на работу в охранную фирму, в которой сам работал уже почти год.
Только после третьей стопки Валька согласился съездить с ним в охранную фирму.
Жена его решению была очень рада.
Через неделю Валька приступил к своим обязанностям охранника. Работа была не пыльной, так как охранять приходилось складское помещение с графиком сутки через двое. Днем особой работы не было, потому что других охочих до работы было предостаточно, а на ночь склад закрывался изнутри, и сон никто не тревожил.
Первое время Валька забыл о кофейне и чаще коротал время на местном озере с удочкой в руках. Но по осени клев прекратился, и кофейня была рада Вальку снова лицезреть. Как всегда, Валька заходил в кофейню и заказывал кружку пива. Но разве остановишься на кружке пива, когда сосед за столом пьет пиво с водкой. Понимает мужик, что пиво без водки – деньги на ветер.
А потом Валька не помнил, как добирался до своей квартиры и просыпался на утро с чувством осушающей вины. Правда, рассол или бутылка пива орошали вину, и день переставал казаться мрачным и потерянным.
Валькина жена уже давно смирилась с таким распорядком, но, как на грех, в кофейне был установлен игровой автомат.
Азарт Вальку уже давно распирал, распирал и не находил выхода, а тут, на вот тебе, играй – не хочу. И пристрастился Валька к этой самой игре. Придя в кофейню, он выпивал свои фронтовые сто грамм и прилипал к автомату так, что никакая сила не могла оторвать его жаждущее выигрыша тело. Стремление выиграть захватило его так, что он забыл о крутой выпивке, а только играл, играл и играл. Деньги заканчивались, а он занимал их и снова играл. Занимал до тех пор, пока было у кого занимать. Постепенно желающих давать Вальке деньги в долг поубавилось, а затем и совсем сошло на нет. И тогда Валька решился на крайний шаг. Из дома каким-то странным образом стали пропадать вещи. Жена не сразу заметила пропажу вещей, а когда заметила, пожаловалась участковому, по наивности думая, что без воров тут дело не обошлось. Но участковый сразу вычислил виновника пропаж, открыв Валькиной жене глаза.
Жена попыталась поговорить с Валькой, но игровая зависимость пересилила ее увещевания, и пропажа вещей на этом не закончилась. И тогда, посоветовавшись с дочерью, жена выгнала Вальку из дома. Несколько дней Валька пытался до нее достучаться, но потом нашел собратьев по бездомному существованию и превратился в БОМЖа. И теперь неизвестно, где обитает Валька – бомж и обитает ли вообще.

Жил в деревне под Ярославлем симпатичный мальчишка по имени Владимир. Вот только Владимиром его никто не называл. Немногочисленные родственники звали его Вовкой, а многочисленные дружки величали Малым.  Почему Малым, спросите вы? Во-первых, потому что его фамилия была Малов, а, во-вторых, потому что ростиком не вышел.                  Да, вот такой уж он уродился. Имея приятную наружность с голубыми глазами и русыми волосами, ростом Вовка не дотянул. Что касается характера, то ему никак не подходила пословица – мал клоп, да вонюч. По характеру он был тихим и обходительным пацаном. На рожон не лез, но несправедливости не терпел. Встречаясь с несправедливостью, он голоса не повышал, но обязательно ее осуждал. Может быть, поэтому дружки его уважали и нередко прислушивались.  В школьном строю он всегда был последним, или, как сейчас принято говорить, крайним, а при построении на физкультуре в его обязанности входил рапорт — «расчет окончен». И чем больше Вовка повторял эту фразу, тем больше она ему не нравилась.                                                                                                                                     Учился Вовка ни шатко, ни валко. Если начальную школу он закончил на четыре и пять, то в пятом классе у него стали появляться и тройки, а в шестом уже и двойкам никто не удивлялся, кроме родителей, конечно. Точнее родительницы. Рано овдовевшая маманя, найдя в дневнике двойку, набожно крестилась, брала в руки веревку и охаживала ей Вовкину задницу. При этом она монотонно приговаривала:                                                                            — Учись, паразит, как следует, а то неучем и останешься.                                                            Сама мать, Пелагея Никитична,  окончила в детстве четыре класса церковно-приходской школы, на том и остановилась. Но на то были веские причины, связанные с революцией и тяготами двадцатых годов. Сыну же Пелагея Никитична желала только хорошего, и это хорошее передавала через бельевую веревку.                                                                                                                                        Вовка на мать не обижался и даже жалел, понимая, как трудно ей было ставить на ноги пятерых детей. Старшие сестренки родились еще до войны и теперь были на выданье, а младшие только-только пошли в школу. Именно жалость удерживала Вовку от резких выпадов против побоев, но в седьмом классе он не выдержал и, после очередной порки, убежал из дому. Целых три дня Вовка прожил у своей тетки в соседней деревне, но на четвертый день не выдержал и вернулся в отчий дом.                                                           Увидев его, мать очень обрадовалась, правда радости этой Вовка не заметил, потому что противная дрожь пронизывала все его неокрепшее тело. А вот веревку в ее руках он заметил сразу же. Заметил и так посмотрел на мать, что рука с веревкой зависла в воздухе. Так, с занесенной рукой Пелагея Никитична медленно опустилась на стул и разрыдалась навзрыд. Только однажды Вовка слышал аналогичный мамин плач на отцовых похоронах. Пелагея Никитична как-то вся сморщилась, ее плечи тряслись, а слезы маленькими ручейками катились из глаз.                                                                                                          От этого вида у Вовки защемило сердце, и он тоже заплакал. Прижавшись к маме, он обнял ее за плечи и воскликнул:                                                                                                                    — Мамочка, прости меня, пожалуйста, я постараюсь тебя не огорчать. Я постараюсь тебя не огорчать.                                                                                                                                             Так они проплакали несколько минут. Потом Пелагея Никитична успокоилась, обняла Вовку и пролепетала:                                                                                                                                          — Сынок, ты же, наверно, голодный?                                                                                              Сказав это, она засуетилась возле печки. Налив из чугунка еще не остывшие щи, она тихо произнесла:                                                                                                                                                  — Кушай, сынок, если что, я тебе еще добавлю.                                                                             С того дня бельевая веревка использовалась Пелагеей Никитичной только по назначению.  И не только потому, что Вовка, как мог, старался выполнить свое обещание, и маму не огорчал.                                                                                                                                          Седьмой класс Вовка закончил с тремя тройками и с полным желанием продолжать учебу. И желание это подкреплялось чувствами к одной однокласснице, опутавшими его. Чернявенькая Надя как-то вдруг приглянулась ему, и он впервые почувствовал учащенное биение своего сердца. И не беда, что она была на полголовы выше его. Зато какие проникновенные  были у нее глаза. Не глаза, а искрящиеся угольки. Вот в этих самых глазах и утонул наш Вовка.                                                                                                    Ответных чувств он у Нади не вызывал, но относилась она к нему по-доброму, по-матерински что ли. В десятом классе она позволила ему себя поцеловать. После поцелуя Вовка, конечно, возбудился и даже осмелел, но тут же получил по шаловливым ручонкам и вторую попытку отложил на потом.                                                                                               Десятый класс Вовка закончил успешно и уже подумывал о поступлении в институт, но судьба распорядилась иначе. В областном военкомате, куда его пригласили по повестке, ему сделали заманчивое предложение. Предложение было альтернативным: или он, в случае пролета с институтом, идет служить в армию, или уже сейчас, в случае прохождения медицинской комиссии, направляется в местный аэроклуб, где, без отрыва от производства, обучается летному мастерству с присвоением по окончании младшего офицерского звания. По выпученным Вовкиным глазам военком понял, что сразу тот ответить ему не сможет, поэтому сказал:                                                                                                           — Товарищ Малов, у Вас еще есть время подумать. Но думайте недолго, через неделю хотелось бы получить от Вас ответ.                                                                                     Вернувшись в деревню, Вовка поделился известием со своими родственниками, и те задумались, как и не он. Выйдя из задумчивости, Пелагея Никитична произнесла:                            — Сынок, летать на самолете — это так опасно.                                                                                 На что дядька Федя возразил:                                                                                                                                         — Опасно везде, если без ума, а с умом, Вовка, даже очень хорошая перспектива.                 На слове «перспектива» дядя Федя споткнулся, но потом продолжил:                                                          — Вот, к примеру, институт может быть, а может не быть, а тут и от армии уйдешь и профессию летную получишь. Вот бы в мои молодые годы кто такое предложил.                  Не буду пересказывать весь серьезный разговор, состоявшийся в избе Маловых, только после него Вовка принял окончательное решение учиться на пилота.                                 Если бы он поступал в авиационное училище, то из-за малого роста его вряд ли бы взяли. Проходя медицинскую комиссию в военкомате, при замере роста Вовка встал на цыпочки, но врач его осадил и сердито произнес:                                                                                         — Да, с таким ростом в авиации делать нечего.                                                                              Он хотел еще что-то добавить, но брызнувшее из голубых Вовкиных глаз отчаянье врача остановило.  А как тут не остановишься, если голубая мольба бьет тебе под самое сердце.                                                                                                                                         В общем, комиссию Вовка прошел и был зачислен в Ярославский авиационный центр.      По этому поводу во дворе у Маловых был накрыт стол, и почти вся деревня отмечала это важное событие.                                                                                                                         Чтобы не мотаться из деревни в город и обратно, Вовка остановился в Ярославле у родной тетки и устроился грузчиком на полиграфическом комбинате. Раньше он даже и представить себе не мог, как делаются книги, которыми он пользовался в школе, а тут на вот тебе, книги шли в руки прямо тепленькими.                                                                                                           Теперь у Вовки был следующий распорядок дня: утром на работу, вечером три раза в неделю на теоретические занятия в авиационный центр, а, если нет занятий, чтение новой книги или прогулка по набережной. Но этот распорядок сохранился только на первый месяц, а после, познакомившись с ребятами из своей группы обучения, Вовка стал посещать танцевальные площадки, на которых скучать не приходилось.                                   Ох, уж, эти ярославские девчонки, не то, что в деревне. Им палец в рот не клади. Девчонки-то хороши, да только при общении с ними, деревенский Вовка никак не мог избавиться от смущения и боязни. Новые Вовкины знакомые уже попробовали девчонок на вкус, а он все никак не мог решиться кого-нибудь обнять и поцеловать.                                                                                     — Если сам не можешь, тогда мы поможем, — именно так рассудила одна из девчонок и, в один из вечеров, приступила к активным действиям. От ее страстных ласк у Вовки захватило дух, и он испустил его в считанные секунды. Такая скорострельность очень не понравилась страстной девчонки, и на следующую встречу она уже не пришла.              Вовка, конечно, расстроился, но долго страдать новые друзья ему не дали. Они постоянно приглашали его то на танцы, то на развеселые тусовки.                                                           На одной из таких тусовок Вовка, нет, уже Володя,  познакомился с симпатичной девушкой по имени Таня. Своими русыми волосами и голубыми глазами она очень походила на Володю, может быть, поэтому так сразу ему и понравилась. А вот характер у нее, не в пример Володиному,  был заводной и компанейский. А разве такой характер даст заскучать? В общем, времени на чтение книг у Володи совсем не осталось.                                                                  — Да и черт с ними, с книгами-то. Пусть их дядя читает, — именно так подумал Володя и отложил их в долгий ящик.                                                                                                               Но они не только тусовались со сверстниками. Таня водила его на выставки и, как он ни упирался, затащила в краеведческий музей. Оказывается, Володя совсем не знал своего края, но, после посещения музея, другими глазами взглянул на улицы, по которым ходил, на Волгу, в которой много раз купался.                                                                                  Кстати о Волге. По весне он пригласил Таню на речную прогулку, и на теплоходе признался ей в любви. Его признание было воспринято Таней с показным спокойствием, но жаркий поцелуй говорил об ее радостном волнении.                                                               А потом начались военные сборы, и Володя уехал в Карачиху, на аэроклубовский аэродром. После ознакомительных и учебных полетов на вертолете КА-15, он сделал свой первый самостоятельный вылет. Воспоминания об этом полете он пронес через всю свою жизнь. А как же не пронести, если тридцать минут полета были наполнены эмоциональным возбуждением, от которого сердце так и рвалось выскочить наружу. И когда Таня приехала к нему на свидание, он с нескрываемой радостью рассказал ей об этом. А Таня приезжала к нему на каждый выходной.                                                                На второй год знакомства Володя привез Таню в деревню и познакомил ее с мамой и родственниками. По такому случаю был накрыт праздничный стол со спиртным и закусками, изготовленными умелыми руками Пелагеи Никитичны. Таня только пригубила вишневой настойки, а Володя осушил не одну стопку самогонки. Коварная самогонка сделала свое грязное дело, и Володю уложили на холодке, а Тане постелили в сестринской комнате. Проснувшись ночью, Володя поразмышлял о текущем моменте и пошел искать Таню, но бдительная Пелагея Никитична вернула его обратно в холодок. Наутро Таня высказала ему несколько нелицеприятных слов, от которых Володе даже расхотелось похмеляться. А к вечеру они собрались и уехали в город. Всю дорогу до города они ехали, думая каждый о своем. В какой-то момент Таня хотела прижаться к Володе, но что-то ее останавливало. А Володя молчал, чувствую свою вину.                                                                   И даже светлый Ярославль, появившийся на горизонте, не смог поправить их настроение. Целую неделю они не общались, но Володина настойчивость сделала свое дело. Таня согласилась на свидание, и общение продолжилось.                                                     Заканчивался третий год обучения в авиационном центре, и ребята готовились к поездке на последний военно-авиационный сбор в город Вязники. А Вязники – это тебе не Карачиха за пазухой у Ярославля. Это Владимирская область, в которую не наездишься. Перед самым отъездом Таня пригласила Володю домой и познакомила со своими родителями. Отец Тани, Дмитрий Федорович, с распростертыми объятиями встретил Володю, а вот мать, Полина Сергеевна, долго к нему присматривалась. Но смотри – не смотри, а раз дочке он люб, ничего не поделаешь. И не беда, что он на полголовы ниже Тани.                                                                                                                                                 За столом молодые признались, что хотят пожениться. Вот только сборы закончатся, так и в ЗАГС. Но не всегда сбывается то, что задумывается. Володю вызвали в военкомат и предложили закончить экстерном авиационное училище. Теперь он уже советовался с Таней и ее родителями. Дмитрий Федорович его поддержал, а вот Полина Сергеевна высказалась неопределенно:                                                                                                                              — Не знаю, не знаю, а как же свадьба?                                                                                             Да, со свадьбой пришлось поторопиться, и ЗАГС пошел им навстречу. Свадьба была не шумной, так как приглашены на нее были самые близкие с двух сторон, да несколько друзей. После свадьбы молодые целую неделю жили у Таниных родителей, а потом Володя отправился на учебу.                                                                                   Переписывались они очень активно, за неделю получалось по четыре-пять писем, каждое из которых заканчивалось словами: «Люблю, целую и очень скучаю».                               Через полтора месяца Таня сообщила ему о своей беременности, чему Володя очень обрадовался. А еще через семь месяцев у них родился сын, и это известие он обмыл со своими однокурсниками. За такое обмывание его чуть не выгнали из училища, но стране требовались военные летчики, и Володю оставили.                                                                Через два месяца после рождения сына Володя вернулся домой в новой лейтенантской форме. Форма ему очень шла, особенно фуражка, которая выровняла его с Таней.                     Маленький Димка встретил его звонким плачем, от которого у Володи шевельнулись на голове волосы, и он подумал, что воспитать ребенка – не фунт изюму съесть. Пока он так думал, отпуск и кончился.                                                                                                           Всей семьей они прибыли в распоряжение командира вертолетного полка и началось. Теоретические занятия сменялись занятиями «пеший по летному», потом работа на тренажерах и, наконец, ввод в строй: «Лейтенант Малов к полету на вертолете МИ-8 готов». Но недолго пролетал на вертолете лейтенант Малов. На второй месяц боевых действий в Афганистане его вертолет был сбит моджахедами, а сам Володя погиб смертью храбрых. Неужели расчет, действительно, окончен?                                                  Нет и еще раз нет. Димка, а теперь уже полковник Дмитрий Владимирович Малов, продолжает дело отца, и расчет еще долго не будет окончен, потому что маловский корень крепок любовью к Родине и верой в необходимость служению Отчизне.

Детская любовь
Что было в утробе матери будущий мужчина, конечно, не помнил. Зато, появившись на свет, он, вволю накричавшись, стал внимательно наблюдать за всем происходящим.  Его карие глазки так и зыркали по сторонам, и если на особях мужского пола  взгляд долго не задерживался, то представительниц женской половины человечества прожигал насквозь. От прожигающего взгляда даже видавшая виды акушерка чуть не выронила его из рук. Но, в конце концов, все обошлось благополучно, и счастливые родители довезли малыша до дома.                                                                                                                                                                                На радостях был накрыт праздничный стол, за которым нарекли малыша Вениамином, в честь сидевшего за столом дедушки. Прослезившийся дедушка произнес первый тост:                                                                                                                                                                                  — Ну что ж, давайте выпьем за внука моего Веньку, вижу, шустрым будет мальчонка.                                                                         Присутствующие с удовольствием выпили, а некоторые из них так и рвались высказать здравицу в честь народившегося.                    — Пусть растет умненьким и послушненьким, — верещали одни.                                                                                                                                                   – Пусть будет здоровым и фартовым, — басили другие.                                                                                                                                                                       — За Веньку-мальца, — заплетающимися языками предлагали третьи.                                                                                                                                          Шум праздничного застолья теребил окрестности до самой поздней ночи. И только виновник торжества сопел в две дырки в новенькой детской кроватке.                                                                                                                                                                                                                    Прошло несколько лет. Вроде бы сбылись пожелания большинства гостей церемонии спрыскивания Венькиного рождения. Вырос он крепким и симпатичным мальчиком, да и мозговитостью отличался от своих сверстников.                                                           Как и у большинства пацанов была у Веньки в школе первая любовь. Звали его любовь Веркой. Ее длинные русые волосы были ровно разделены на две тугих косички, кончики которых щекотали при ходьбе упитанный Веркин зад. Ох, и заводили же те две косички Веньку. Точнее не сами косички, а их кончики. Он так завидовал этим самым кончикам и очень хотел своими руками занять их место. Но до поры до времени Венька сдерживал свое желание и только иногда подергивал за косы упитанную Верку. Кстати, было видно, что его подергивания не вызывали у Верки отрицательной реакции.                                                                                          – Перестань заигрывать, — смеясь, кричала Верка.                                                                                                                                                                                 — А я и не заигрываю, — игриво отвечал Венька.                                                                                                                                                                                      На других девчонок в ту пору Венька даже не заглядывался, но поехав в первый раз в пионерский лагерь, он без ума влюбился в пионервожатую. Дети звали ее Еленой Ивановной, но на отчество она явно не тянула. Пионервожатой Лена подрабатывала после второго курса педагогического института. Не только девичья красота пленила Веньку. Такой ладной фигуры с гибкой талией и упругой грудью не было ни у кого в ближайшем Венькином окружении. А упругость груди удалось Веньке прочувствовать во время фотографирования отряда, которым руководила Елена Ивановна.                                                                                                                        Когда длинноносый фотограф попросил выстроиться перед объективом, Венька тут же пристроился рядом с вожатой. А когда фотограф посоветовал отрядовцам стать плотнее, Елена Ивановна одной рукой обняла за плечи рядом стоявшего Веньку, а другой девчонку, председателя отряда.                                                                                                                                                                                                    И вот тут-то своей непутевой головой Венька и почувствовал упругость груди Елены Ивановны. От этой самой упругости его голова закружилась, и он поплыл. Если бы не рука Елены Ивановны, завалился бы Венька к ее стройным ногам.                                   Весь срок пребывания в лагере Венька старался быть рядом с вожатой, но его любовь так и осталась безответной.                                  По приезде домой Венька более внимательно присмотрелся к Верке. А так как у той впереди ничего не просматривалось, стал все чаще перекидывать свой взгляд на девчонок постарше.                                                                                                                                                           Однажды этот взгляд так тронул шестиклассницу Катьку, что та не выдержала и очень краткой фразой послала Веньку куда подальше.                                                                                                                                                                                                                                                                     Но Венька был не из тех сопляков, что отступают после первой неудачи. Он продолжал прожигать взглядом  Катькины прелести до тех пор, пока та не сдалась.                                                                                                                                                                                                                          – Ну что ты на меня все время зыркаешь? — сердито заявила она.                                                                                                                                                  – Ничего я не зыркаю, — покраснев, ответил Венька.                                                                                                                                                                               – Как же не зыркаешь, если я постоянно ловлю твой одуревший взгляд, — уже мягче сказала Катька.                                                                  – И ничего не одуревший, — заупрямился Венька, — может быть, ты мне нравишься.                                                                                                    Катька с улыбкой посмотрела на Веньку и с издевкой произнесла:                                                                                                                                              — Ой, держите меня, жених выискался.                                                                                                                                                                                                      При этом она положила левую руку на свою выпирающую грудь. Уж лучше бы она этого не делала. Одурманенный таким жестом, Венька бросился к Катьке и, уткнувшись в эту самую грудь, запричитал:                                                                                                            — А может быть, я тебя люблю, а может быть, я тебя люблю.                                                                                                                                             Первым Катькиным желанием было оттолкнуть Веньку, но его жалостливый тон ее так растрогал, что она еще крепче прижала Венькину голову к своей груди.                                                                                                                                                                                                                  Так и стояли они несколько мгновений, пока Катька ни опомнилась и со словами «ну хватит, Венька», высвободилась из его объятий.                                                                                                                                                                                                                                              Ополоумевший Венька со всех ног бросился прочь и не заметил, как Катька мило улыбнулась ему вслед.                                        Прибежав домой, Венька плюхнулся на диван и, уткнувшись в подушку, по-щенячьи заскулил. Неописуемая обида сковала его дрожащее тело.                                                                                                                                                                                                                                                         С этого дня Венька решил мстить всем девчонкам на свете.                                                                                                                                                          И первой, кому захотел отомстить Венька, была, конечно, Катька. Долго он думал о способе мести и, наконец, остановился на том, что будет ходить мимо Катьки, будто ее и не существует вовсе.                                                                                                                             Такие хождения Катьке совсем не понравились и, потерпев пару дней, она первой подошла к Веньке:                                                                 — А ты чего это проходишь мимо, словно я пустое место?                                                                                                                                                             Не поворачивая головы, Венька выпалил:                                                                                                                                                                                                     — А ты для меня и есть пустое место.                                                                                                                                                                                                   Услышав такое, Катька не на шутку рассердилась:                                                                                                                                                                              — Я пустое место?! Да ты сам-то……, сам-то место….. никакое. Совсем недавно в любви мне признавался, а теперь…..                                  – Да, — перебил ее Венька, — признавался, ну так что из этого.                                                                                                                                                        – А то из этого, что я, может быть, и поверила, — потупив глаза, произнесла Катька.                                                                                                  На этом месте  Венька впервые посмотрел Катьке в глаза и, убедившись в ее искренности, сменил гнев на милость:                                 — Да ладно, Катька. Ты, в общем-то, даже ничего.                                                                                                                                                                                   – Не ничего, а очень даже симпатичная, — уточнила Катька.                                                                                                                                                           – Ну, симпатичная, — пробубнил Венька и невольно улыбнулся.                                                                                                                                            Катька улыбнулась ему в ответ.                                                                                                                                                                                                                       С той поры окружающие частенько видели их вместе. И пусть росточком он был меньше Катьки, но, идя рядом с ней, картинно задирал свой нос и всеми фибрами души чувствовал, как сверстники ему завидуют.                                                                                                       Но все хорошее когда-нибудь заканчивается. Через два года Катька поступила в колледж и надолго выпала из Венькиного поля зрения.