Детские воспоминания
В комнате местной дворничихи на домотканом половике лежал здоровенный пес дворя … , извините, дворового происхождения и вспоминал свое непутевое детство.                             Почему непутевое, спросите вы.
Да, потому что после рождения ушлые ребятки представили его одному зажиточному дяденьке как щенка породистой овчарки. Осмотрев щенка, зажиточный дяденька начал было отказываться, но его маленькая дочь так расплакалась, что судьба щенка была предрешена. Пробурчав про себя:
— Вся в матушку, такая же горлопанистая, — дяденька взял щенка на руки и потащил к машине.
Так щенок попал в дом Прохора Немышкина, который отличался от сверстников тем, что с малых лет чего-то выменивал, где-то подворовывал и безоглядно коллекционировал старинные вещи.
Начавшаяся перестройка в полной мере раскрыла его менятельно-коллекционный талант и сделала  успешным предпринимателем.
На радость родни, Немышкину  хватило восьми классов образования,  чтобы облапошить  в одночасье большинство своих образованных  сограждан и занять пост  районного головы.
Правда, уже через год он стал дипломированным специалистом, а через два даже остепенился. Остепенился не в том смысле, что одумался, а в том, что в его визитке появилась запись «кандидат философско-химических наук».
Пышущая здоровьем супружница Авдотья, хоть и не любила менятельный характер Немышкина, но терпела все его выходки.
Будешь тут терпеть, если альтернатива была единственной – за дверь и в нищету.
А сможешь ли выжить без шопинга и  машины. Тем более, что погонять на машине  Авдотья ой как любила.                                                                                                                  И, если Немышкин ездил с ветерком, нет, с ветрищем, в силу своего служебного положения, то Авдотья гоняла по городу, взяв на вооружение принцип «Шире грязь, дорога едет».
Когда она мчалась по городу, расступались не только рядовые граждане, но и генералы от милиции.
Но мы совсем забыли о щенке, а он бегал из комнаты в комнату и активно развивался на Немышкинских харчах, изредка получая пинки от неласковой девочки за свою щенячью открытость и недержание.                                                                                                                                     Не удержишься тут, если никто не хочет с тобой погулять.
Первое время пинки Немышкинской дочери  казались ему проявлением нежности и ласки, но уже через неделю щенок понял, что эти нежности телячьи, и собачья порода от них только страдает.
Поняв это, щенок стал тихонько порыкивать, а потом даже громко рычать. И чем громче он рычал, тем  больше ему доставалось.
В конце концов, при виде девочки, щенок стал забиваться под диван от греха подальше.
А еще щенку не нравились административные застолья. Именно так называла Авдотья сборища Немышкинских соратников и их жен.
Приходившим гостям первым делом показывали породистого щенка, при виде которого те начинали впадать в хвалебный экстаз.
— Ой, какой хорошенький, — пищали соратниковские жены.
— Вот это порода, вот это кобель, — восхищались соратники.
И от этих пищаний и восхвалений по Авдотьиному телу разливался  всепобеждающий эликсир удовлетворения, отчего она начинала похрюкивать.
Авдотья  похрюкивала, а щенок изо всех сил пытался вырваться из цепких рук гостей.
Ему ужасно не нравились эти присюсюкивания и показные восхваления. Своим щенячьим чутьем он неосознанно ощущал  наигранность и крючкотворство, лицемерие и подхалимаж участников интеллигентных посиделок.
— Фу, какие противные, — думал он, убегая из прихожей, — а еще административный ресурс.
С той поры в его сознании накрепко засела мысль о том, что административный ресурс может делать ему только бяку.
Через два месяца  пребывания щенка в Немышкинских хоромах, когда даже его соратники стали заикаться при восхвалении щенячьей породы, районный голова понял, что от собаки нужно избавляться.
Он вывез щенка за пределы района, и без сожаления выпихнул его из машины:
— «Гуд бай, мой рыжий, гуд бай, мой маленький….
Всю обратную дорогу  Немышкин мысленно материл в хвост и в гриву проходимцев, которые подсунули ему беспородную дворнягу:
— Это ж надо, меня, главу района, который сам кого угодно нае …обманет, обвели вокруг пальца какие-то уроды. Хотя, если бы не дочь, — попробовал успокоить себя Немышкин, -не взял бы я этого сопливого щенка.

Новая хозяйка
Когда машина Немышкина скрылась в вечерней дымке, щенок осмотрелся по сторонам и медленно побрел в сторону придорожного кустарника.
Именно там и нашла его на следующий день дворничиха местного ЖЭКа.
По паспорту числилась она Разудаловой Матреной Филипповной, но в детстве звалась Матрешей, в молодости Мотрей, а в преклонном возрасте просто Филипповной.
Вот к этой самой Филипповне и попал наш двухмесячный щенок.
Об имени щенка  Филипповна долго не задумывалась. Принеся щенка в свою однокомнатную квартиру, она дала ему поесть, включила телевизор и наткнулась на Клуб путешественников. С экрана телевизора ведущий смачно рассказывал о реке Дунай, и это название Филипповне очень понравилось.
Посмотрев на собаку, Филипповна позвала:
— Дунай, Дунай, ну-ка поди сюды.
Щенок сначала навострил уши, потом оживился  и, виляя хвостом, подбежал к Филипповне.
— Молодец, хвостатый, — воскликнула Филипповна, — значится, быть тебе Дунаем.
Так у щенка появилось имя, которое, судя по его реакции, ему тоже понравилось.
В первые дни Филипповна выводила Дуная на улицу только на несколько минут. Это было утром и вечером, а остальное время он был полным хозяином в пустой квартире.                                                           Пользуясь правом хозяина, он облазил все уголки, обнюхал все вещи, но больше всего его притягивала кровать, на которую он никак не мог забраться.                                                    Как только он ни подпрыгивал, чтобы очутиться на кровати, но силенок до поры, до времени ему не хватало. Из-за этого он будил хозяйку по утрам только тонким поскуливанием. Но через некоторое время он приноровился и стал запрыгивать на кровать без проблем.                                                                                                                                               С этого момента процедура побудки резко изменилась. Теперь, запрыгнув на кровать, он  начинал с энтузиазмом облизывать нос и щеки хозяйки.                                                                            От таких нежностей Филипповна просыпалась и, гладя Дуная по загривку, ласково приговаривала:
— Ишь ты,  какой полизун. Ну, хватит, хватит, уже встаю.
Сказав это, она вставала с кровати и первым делом кормила Дуная.  Потом Филипповна завтракала сама и начинала собираться на работу.
Все это время Дунай крутился возле хозяйки, без отрыва и преданно глядя в ее глаза. Такое смотрение расслабляло Филипповну, и она брала Дуная с собой на работу.                      Филипповна подметала двор, а Дунай или лежал где-нибудь в тенечке,  или общался с другими собаками.
И, если собаки охотно шли на общение с Дунаем, то их хозяева  с нескрываемым неудовольствием косились на непородистого пса.
Косились, но вслух выражать свою неприязнь к Дунаю они не решались.
Один из них, правда, сделал попытку огрызнуться на собаку, но получил от Филипповны такую словесную нахлобучку, что зарекся никогда больше этого не делать.
По вечерам у Филипповны тоже собирались знакомые завсегдатаи. Заходили к ней, как правило, товарищи по ЖЭКу — электрики да водопроводчики, дворничихи да учетчицы.
На Дуная они особого внимания не обращали, так как уже с порога начинали обсуждение прожитого дня, как в местном, так и в мировом масштабе.
Местный масштаб включал в себя недовольство близлежащим начальством, а в мировом масштабе перепадало и нашим, и вашим.
И чем больше говоруны подогревались спиртным, тем оживленней проходила застольная беседа.
Лежа на домотканом половике и прислушиваясь к разговору, Дунай мысленно поддерживал свою хозяйку и слабо поскуливал.                                                                                                     Конечно, он был далек от мировых проблем, но, когда хозяйка принималась стучать кулаком по столу, Дунай начинал подвывать.
Вот только его подвывания никак не влияли на ход политической дискуссии.
Гости делали вид, что Дуная в упор не видят, и это невнимание начинало выводить его из душевного равновесия.
А выведенный из равновесия Дунай вставал на дыбы и принимался устрашающе рычать.
И тогда Филипповна поднималась из-за стола и произносила фразу, которая остужала даже того, кто уже  лыка не вязал, но все пытался кого-то проучить.
— Мой Дунай устал от вашей болтовни, — громогласно заявляла Филипповна, — а ну-ка уматывайте к такой-то матери.
После такого  заявления гости выцеживали недопитое и торопились на выход.
С Филипповной портить отношения никто из них не хотел.

Эпилог
Так и проходила его собачья жизнь в нелегкой работе и шумных застольях, пока Дунай не вспомнил об обидах, причиненных ему в детстве.
А поводом для обращения к воспоминаниям послужил пинок, которым его угостил вышедший из машины чиновник.
— Ах, так, — подумал Дунай, — отольются тебе мои слезы.
Не успел чиновник скрыться в подъезде, как Дунай подскочил к нему и тяпнул за холеную административную ногу.
Чиновник взвыл от причиненной боли, и из его горлопанистого нутра посыпались ругательства, которых и свет не слыхивал.
Самым безобидным из них было:  …………………………………………и в Красную армию.
Если бы собака могла заткнуть свои уши, а то ведь нет.                                                                              Но Дунай не стал до конца выслушивать витиеватые сквернословия. Повернувшись к чиновнику задом, Дунай, изображая гордую походку, направился в сторону  мусорных бачков. И только прижатый к заднице хвост выдавал его боязливую сущность.
Получивший в зад порцию уколов чиновник не пожалел обидчика. И даже  победоносная Филипповна не смогла спасти своего лохматого друга от чиновничьей кары.
Лихие молодцы,  приехавшие на дребезжащей машине, шустро загрузили Дуная в фургон и увезли в неизвестном направлении.
Несколько дней Филипповна покручинилась по поводу неожиданной утраты, но вечерние сходки со спиртным отвлекли ее от грустных мыслей.
Правда, чиновнику на этих сходках тоже досталось, как следует, но чиновник об этом так и не узнал.

В вагон пригородной электрички Венька Губанов любил заходить первым.                     Многолетний опыт ему почти безошибочно подсказывал, какая из прибывающих в город электричек поедет обратно мимо его родной станции.                                                                    Завидев  нос приближающейся электрички, Венька одним из первых устремлялся на перрон, и как только спешащие в город пассажиры освобождали вагон, он шустро входил в него и спешил занять давно облюбованное  место в середине вагона.
Зная, что женщины больше любят сидеть по ходу электрички, он занимал место спиной к движению. И делал он это с надеждой на то, что какая-нибудь симпатяшка сядет напротив, и будет ласкать его воображение на протяжении всего долгого пути.                                                           Но симпатяшки редко подсаживались к Веньке, то ли из-за того, что были очень стеснительными, то ли оттого, что  уж очень откровенно Венька  рассматривал их, задерживая свой взгляд на женских прелестях.
Вот и в этот раз он ворвался в вагон и уже устремился к облюбованному месту, но, совершенно неосознанно, боковым зрением узрел на одной из багажных полок какой-то предмет. Придя в сознание, он рассмотрел в этом предмете спортивную сумку, которая, как магнит, потянула его к себе.
Сев под багажной полкой, Венька огляделся по сторонам и понял, что входящим в вагон пассажирам нет никакого дела до этой сумки. Это его немного успокоило, но, когда напротив него сел здоровенный мужик с трехдневной небритостью, Венькино сердце забилось учащенней.
— Неужели этот Дикобраз тоже нацелился на сумку? – пронеслось у него в голове.
Он внимательней присмотрелся к Дикобразу, но колючий взгляд небритого заставил Веньку тут же отвернуться в сторону окна.
— Ну и взгляд, — подумал он, — слава богу, что летний день долог и темнота еще наступит нескоро.
Несколько минут он глядел в окно и наблюдал за спешащими пассажирами. Точнее, мужские особи его не интересовали, а вот симпатичных женщин и девушек Венькин взгляд не пропускал.
— Ну и ножки, — роилось у него в голове, — а у этой и попка ничего. А та как приоделась, один метр материалу и все прелести наружу.
Так до самого отправления электрички Венька играл в иллюзион под названием «Раздеваю глазами», не забывая время от времени  посматривать на спортивную сумку.
А когда электричка тронулась в путь, Венькины мысли полностью переключились на сумку:
— А что, если в сумке взрывчатка? Не зря же в транспорте постоянно предупреждают о том, чтобы сообщали, куда следует, о незнакомых предметах. Может сообщить, куда следует?
Венька в задумчивости почесал затылок, отчего мысль о сообщении куда следует бесследно исчезла из его сознания.
— А если не взрывчатка, то, что же в сумке, — продолжил он свои размышления, — может быть, это не простая сумка, а баул с деньгами?
От этой мысли у Веньки закружилась голова, и по телу пробежала нервная волна возбуждения.
— Было бы неплохо получить в подарок несколько пачек зелененьких, — подумал он, пытаясь пересилить нервную лихорадку.
Перед его глазами стали проплывать картинки южного курорта – лучезарное солнце, морская голубизна, бархатный песок и, конечно же, он в окружении блондинок.
Он даже не заметил, как улыбнулся от данного цветного видения, но, поймав на себе колючий взгляд Дикобраза, тут же скукожился:
— Чего этому Дикобразу от меня надо. Ишь, как зыркает, будто знает, что в сумке бабло.
Нет, так просто я сумку не отдам.
Уставившись в окно, Венька  ненадолго отвлекся, но непослушный взгляд вновь скользнул в сторону  багажной полки.
Пухленькая сумка стояла на полке, как ни в чем не бывало.
— Стоит, родимая, — успокоился Венька, — а почему я подумал, что в сумке бабло?  Может быть, в ней россыпи драгоценностей на многие миллионы.
Венька вновь почесал затылок:
— Нет, драгоценности мне ни к чему. Попытаешься сбыть, так тебя или пристукнут, или в кутузку упекут. А мне это надо?
На очередной станции к нему под бочок подсела упитанная особа, отчего Венька почувствовал некоторую приятность:
—  А кому из мужиков неприятно ощущать тепло женского тела. Я же не какой-нибудь гей.
Кстати,  внимание Дикобраза тоже переключилось на упитанную особу. Не без удовольствия он периодически косился на глубокий вырез легкого платья попутчицы.
Заметив это, Венька облегченно вздохнул и злорадно подумал:
— Что, Дикобраз, женская запазуха понравилась? Смотри – смотри, кобелина небритый.
А электричка, между тем, приближалась к родной Венькиной станции.
Венька опять напрягся, и от этого напряжения настырные сомнения полезли в его непутевую голову:
— Брать или не  брать? А может лучше оставить?
Но, посмотрев на Дикобраза, Венька окончательно решил:
— Нет, оставлять сумку я не стану, пусть он и не надеется.
Подумав так, он решительно встал и попробовал оторвать сумку от полки. Сумка оказалась, действительно, тяжелой.                                                                                              Поднапрягшись, он двумя руками все же снял сумку  с полки и с превеликим напряжением потащился  к выходу.
Выйдя из электрички, он вытер со лба выступивший пот, немного передохнул и пошел в сторону жилых домов.
Его так и подмывало заглянуть в эту тяжелую сумку, но всякий раз он отгонял эту мысль:
— Нет уж, потерплю до дома, а то мало ли что.
Недалеко от дома его догнала любопытная соседка и, криво улыбнувшись, спросила:
— Чем это ты, Венька,  затоварился в городе, неужто дефициту какого накупил?
Венька невольно вздрогнул, но, собравшись с мыслями, ответил:
— Какой сейчас дефицит, Петровна. Сейчас сплошное изобилие, чего хочу, то и покупаю.
— И чего же это ты купил? – поинтересовалась соседка.
— А то и купил, что тебя не касается, — раздраженно ответил Венька.
— Неужто секрет какой? – ехидно спросила соседка.
— Да нет никакого секрета, Петровна, белье с прачечной везу, — уже миролюбивей ответил Венька.
— Белье, говоришь? А что это тебя так перекосило от белья-то. Неужто оно такое тяжелое?
— Ох, и зануда ты, Петровна. Я ведь с работы иду, а не с гулянки. Перекосит тут, если отвалтузишь смену в цеху, а потом еще по магазинам пробежаться надо, — с озабоченностью в голосе произнес Венька.
— А ты бы женился, тогда и по магазинам будет кому пробежаться, — посоветовала соседка.
— Чем пустые советы давать, взяла бы, да и сосватала какую ни на есть подходящую, — бодренько воскликнул Венька.
— А что, возьму и сосватаю, за мной не заржавеет, — хихикнула соседка.
— Вот и сосватай, а то сил уже больше нет от холостяцкой жизни.
На том они и разминулись.
Венька облегченно вздохнул и поспешил к своему дому.
Войдя в комнату, Венька первым делом решил посмотреть содержимое сумки. Правда, делал он это очень осторожно, так как мысль о взрывчатке еще сидела в его голове.
Расстегнув молнию, он заглянул внутрь и первой увидел матерчатую сумку, в которой находилось что-то внушительное.
Вынув сумку, он увидел в ней трехлитровую банку с какой-то жидкостью.
Отставив банку, он опять полез в сумку и поочередно вытащил из нее сверток аккуратно нарезанной колбасы, большой шмоток сала, с десяток вареных яиц и буханку хлеба.
Кроме того, в сумке находились одноразовая посуда, бумажные салфетки и целлофановый пакет с белым сыпучим веществом, похожим на сахар.
В боковом кармане сумки он нашел мужские трусы, две пары носок и пачку презервативов.
— Ого-го, — подумал Венька, увидев содержимое бокового кармана, — значит, мужик ехал не на один день. И ехал не куда-нибудь, а к бабе.
Эта мысль Веньку полностью расслабила, он в предвкушении чего-то хорошего потер свои рабочие руки и принялся накрывать на стол. Благо, готовить, в принципе, было  нечего. К этому набору не хватало только зелени и овощей, которые он и вытащил из холодильника.
Стол получился сногсшибательным. Сногсшибательным не в том смысле, что с ног мог сшибить, а в том, что ломился всякими вкусностями и, конечно же, питьем, которое притягивало Веньку больше всех этих вкусностей.
Сняв с банки полиэтиленовую крышку, Венька осторожно понюхал жидкость и, убедившись в том, что запах родной, сивушный, налил себе половину стакана.
Потом он сварганил большой бутерброд из колбасы и сала и только после этого маханул одним глотком содержимое стакана.
— Ну и крепка, — выдохнул Венька и сначала понюхал бутерброд, а потом с удовольствием откусил от него значительный кусок.
Прожевав откусанное, он решил немного пофилософствовать:
— Да, мужик, не повезло тебе. Чем ты теперь свою бабу угощать-то будешь?
Эта философская мысль заставила Веньку потянуться к банке и налить себе новую порцию.
Новая порция пошла лучше прежней. После нее Венька почувствовал приятное жжение в желудке и разливающееся по всему телу тепло.
— Да и на бабу лезть без презерватива не с руки, — продолжил размышление Венька, — а вдруг у нее заразность какая присутствует.
Венька потянулся к банке и налил себе третью порцию.
От третьей порции ему стало совсем хорошо, и он высказал заплетающимся языком вполне трезвую мысль:
— Нет, с бабой нужно по-хорошему, по-чув ..чувственному. Она ласку любит. А ты, мужик, хотел ее салом охмурить. Негоже это.
Наконец ему надоело беседовать с виртуальным собеседником, и Венька пошел за соседом.
Сосед, ради приличия, поупирался немного, потом с удовольствием согласился принять Венькино приглашение.
Вот только соседова жена выразила Веньке все свое женское негодование.                              Правда, выходя из комнаты, сосед угомонил ее матерными словами, и она на время угомонилась.
Когда дверь за мужиками захлопнулась, соседова жена разразилась ругательствами пуще прежнего.
В своей комнате Венька усадил гостя за стол и налил ему штрафную. А как же иначе-то, раз приступаешь к употреблению не с начала, изволь выпить до краев.
Ну что ж, до краев, так до краев, это даже совсем неплохо.
Выпито, а теперь надо поговорить.
— Ты меня уважаешь, — спросил по обычаю Венька, и сосед также по обычаю ответил:
— Конечно, уважаю.
— А раз уважаешь, тогда скажи, разве можно к бабе ехать с салом, да колбасой?
Сосед удивленно посмотрел на Веньку и понял, что даже на такой каверзный вопрос ответ должен быть. Немного подумав, он решил ответить обтекаемо:
— С салом, конечно, ехать неплохо, но бабу лучше охмурять цветами. Цветы – это прекрасный элемент общения с бабой.
— Ну, молодца, — воскликнул Венька и, хлопнув соседа по плечу, предложил, — а давай-ка выпьем еще по одной.
Сказав это, он, обмочив просаленную скатерть выплеснувшейся из банки самогонкой, разлил по стаканам.
— За настоящих мужиков, — воскликнул сосед, и вылил содержимое стакана в луженую глотку.
— За мужиков, — поддержал Венька и, икнув, выпил до дна.
Немного закусив, они продолжили свое общение.
Заплетающийся Венькин язык уже полностью вышел из-под контроля хозяина и плел дело и не дело:
— А ты знаешь, как я обхаживаю женщин?
После того, как сосед, в знак согласия кивнул головой, Венька продолжил:
— Нет, ты не знаешь, как Венька умеет обхаживать женщин. Как только я их не называю – и лапушкой, и голубушкой, и ду…- здесь он икнул и продолжил, — и душечкой, и ….
А соседу очень хотелось выпить еще, и поэтому он прервал Венькины откровения:
— А не выпить ли нам, Веня,  по маленькой?
Венька зло посмотрел на соседа, и тот добавил:
— Выпить за твоих женщин, Веня.
От этого добавления Венькино лицо разукрасила хоть и кривенькая, но улыбка, и он, дабы не упускать инициативу, промямлил:
— За женщин можно и по большой.
Он попытался поднять банку, но чуть ее не опрокинул.
У соседа моментально сработала реакция, и он успел подхватить банку.
— Разреши Веня я за тобой поухаживаю, — произнес он.
Венька только кивнул головой и еще раз икнул.
Сосед разлил по стаканам и при этом сделал себе неприличное «ух ты».
Вы не знаете, что такое «ух ты»? Значит, вы не пили в настоящей кампании.
А в настоящей кампании «ух ты» следует за тем, когда разливающий переливает края своего стакана. В другие стаканы у него, как правило, «ух ты» не получается.
Венькины глаза, хоть и были изрядно залиты, все же заметили это откровенное «ух ты».
Желваки его заходили, кулаки сжались, но он сдержал себя и, только скрипнув зубами, осушил свой стакан.
Выдохнув полной грудью, он решил не закусывая, продолжить свой рассказ:
— Женщина – это такое су…существо, которое хо …хочется лапать и лапать, мять и м…мять, ти…тискать и тискать, е…
И тут он резко замолчал, так как увидел, как его сосед, без всякого на то разрешения, начал разливать по стаканам.
— А куда это ты зачастил? – косо посмотрев на соседа, спросил он.
Сосед прекратил розлив и удивленно посмотрел на Веньку:
— Так я же опять за твоих женщин хотел выпить.
Венька надолго задумался. Было заметно, что внутри его идет какая-то борьба.
В его голове картинки соседской наглости чередовались с образами женщин, с которыми он когда-то любился. Хорошо, что женские образы размыли на время соседскую наглость, и Венька разрешил:
— Хрен с тобой, разливая.
Второй раз соседа просить не пришлось, он шустро закончил розлив и, в очередной раз, сделал себе неприличное «ух ты».
Такой наглости выдержать было невозможно.
Венька весь взбычился и, схватив со стола тарелку с овощами, насадил ее на соседову голову.
Не ожидавший такой прыти сосед на минуту  замешкался, но, увидев приближающийся Венькин кулак, уклонился и машинально ударил того в челюсть.
Венька взвыл и упал, как подкошенный.
Через минуту он попытался встать на ноги, но опрокинул на себя старенький стул и затих уже надолго.
Сосед матернулся, выпил свое «ух ты» и, шатаясь, вышел из комнаты.
А через час в гости к Веньке заявилась Петровна с какой-то молодухой. Ей не терпелось с одной стороны выполнить свое сватовское обещание, данное Веньке, а с другой стороны помочь соседской дочери найти хоть завалящего, но мужика.
Мужик, действительно, оказался завалящим, точнее завалившимся под стол, и как ни тормошила его Петровна, он так и не протрезвел. Да разве протрезвеешь зараз от только что выпитого.
— Ну что ж, товарка, значит не судьба, — произнесла Петровна и, налив полстакана, выпила за несостоявшееся свидание.