Февраль накрыл морозной дымкой

тропинки парковых аллей.

Игривый ветер невидимкой

укрылся в зарослях ветвей.

Притихла снежная пушистость,

купаясь в белом молоке.

И не играет серебристость

без солнца в дальнем далеке.

Везде таинственностью веет.

Деревья инеем красны.

Душа от видов здоровеет.

Картинки разума ясны.

Чистые помыслы вижу на небе,

глянув в простор синевы.

Я обречён в поэтической неге

петь про игривость Невы.

Петь про великую стать Петербурга,

с красочной вязью мостов.

Мне предначертана роль трубадура

в зелени местных садов.

Я восхищаюсь колоннами Стрелки

с пылким стремлением ростр.

Скрашен огнями маячных горелок

наш петербургский форпост.

Тянутся к небу церковные шпили,

оповещая весь мир,

что этот город духовных идиллий,

добрых желаний кумир.

Но кровоточат военные раны

местных церквей и дворцов.

Помнят бомбёжки дома – ветераны,

взятые немцем в кольцо.

Зрит с Петропавловки ангел – хранитель.

Златом горят купола.

Люди, красу Петербурга цените,

множьте благие дела.

Моя душа не находит места.

Повсюду вижу сплошной обман.

Под грифом посылов неуместных

стремятся вклиниться в мой карман.

А я привык человеку верить.

Нас так учили в СССР.

Мы были все далеко не звери,

не предлагали пустых химер.

А нынче брать телефон опасно.

Ответил в трубку, повис кредит.

Или лишился квартиры классной,

а то и в камеру угодил.

Куда мы катимся, где прибьёмся,

когда насытим подонков страсть?

А, может, в сонмище все очнёмся,

продажной скверны напьёмся всласть.