Когда зашторенный болезнью

заглянешь внутрь своей души,

сужденье с логикой железной

застрянет где-нибудь в глуши.

На волю вырвутся эмоции,

которых раньше избегал.

И с ними справиться нет мочи,

звучит их каверзный вокал.

Мелькают прошлые картинки

без данных разумом купюр.

Всплывают факты-невидимки

с налётом лестных конъюктур.

И вот уже ошибка в друге,

с подругой горький перебор.

И не вернёшь уже на крУги

душевной радости узор.

И обострение болезни,

которой вовсе не хотел.

И видит бог – я не железный,

но мой талант не оскудел.

В один из мрачных вечеров

я заливал кручину водкой.

Подспудно думал о молодках.

От раздраженья хмурил бровь.

Жужжанье мухи у стола

мои виденья прекратило.

Кому другому дал бы в рыло,

а тут всего лишь два крыла.

Я наглость мухину простил,

хотя она залезла в стопку.

Чтобы не бить её по попке,

пришлось потратить много сил.

Она пощаду приняла,

в меня уставилась с почтеньем.

И начал я нравоученья –

как ты посмела, как могла.

По воле чувств за добрый знак

я принял мухино молчанье.

Хватил стопарик для звучанья.

Излил ей душу просто так.

Я рассказал ей о любви,

что обобрала без остатку.

Приврал немного для порядку,

потом позволил пригубить.

Заметив мухину слезу

я не на шутку распалился,

слюной обильной подавился.

Туман заметным стал в глазу.

А после нового глотка,

туман заполз в моё сознанье.

Слова последнего признанья

услышал я издалека.

Проснулся рожей на столе.

на дне бутылки билась муха.

А рядом грозная старуха

со злой  морщинкой на челе.