До Петербурга в феврале мороз добрался.

Он не по-питерски колючим оказался.

Он колет градусом живое, неживое.

В кулак сжимает настроение и волю.

Отвыкли люди от такого обращенья.

Застыла пауза в принятии решенья.

Сосульки свесили замерзшие машины.

В умах водителей броженье мешанины.

И только радует восторженное солнце.

Оно заглядывает в каждое оконце.

Для Петербурга то визит желанной гостьи.

Ее у неба упросить не так-то просто.

Расселись на завалинке
два древних мужичка.
Один в потертых валенках
на худеньких ногах.
Другой в покрытых плесенью
армейских сапогах.
И было им не весело
в озвученных мечтах.

Один мечтал о странствии
в мир райский, неземной.
Другой о том, что раненько
им петь за упокой.
Один смахнул слезиночку
с небритого лица.
Другой таил смешиночку
до самого конца.

А осенью заснеженной
скончались мужички.
То было неизбежностью
в колдобинах тоски.
Деревня у обочины
склонилась на погост.
Ни проводов, ни почестей,
лишь траурный вопрос.

Накинул прозу на года
и засмотрелся на молодок.
Хожу в толпе туда-сюда
своей манерною походкой.

Манит девичья чистота
простой неброской красотою.
А макияжные цвета
меня совсем не беспокоят.

И зародился новый стих
о возрождений непорочных.
Надеюсь, бог меня простит
за дух, проверенный на прочность.