Гладь озерная вбирает краски лета.
Возле озера воркуют глухари.
Глас кукушечий считает без ответа
сколько времени до утренней зари.

Разливается туманная прохлада
по дорожке новоявленной луны.
Звезды светятся особою отрадой
в обрамлении закатной новизны.

Не шумит в полях загадочное эхо.
Только слышится цвириканье цикад.
Но лесным проказам это не помеха,
начинается полночный маскарад.

Я окунулся в благодать лесной поляны.
Я искупался в синем море васильков.
Росою смылся городской, невзрачный глянец.
И я с природою сдружиться был готов.

А лес выкидывал заманчивые трели,
дарил пригоршнями духмяный аромат.
Я прижимался то к рябинушке, то к ели
и был приятному общенью очень рад.

Но ближе к сумеркам в трех соснах заблудился.
Меня накрыла заторможенная жуть.
Пришлось надеяться на звезды и будильник
и безмятежно под березами уснуть.

На склоне прожитых рассветов
все мысли тянутся к тебе.
В твоих глазах ищу ответа
в моей стареющей судьбе.

С тупой настырностью листаю
годами трепаный альбом.
Когда-то вместе мы мечтали,
что я не брошу отчий дом.

Что я законную невесту
в твои хоромы приведу.
И пусть стеснительно и тесно,
зато у мамы на виду.

Зато в родительской постели
ты вновь услышишь детский крик.
Но наши гнезда опустели
и мы умчались не на миг.

И я читал в разлуке письма,
обильно мытые слезой.
И впопыхах не видел смысла
делиться радостью с тобой.

Я упивался своим счастьем,
вещал привет издалека.
И не заметил, как в ненастье
безвольно свесилась рука.

И перестало сердце биться
в твоей немеющей груди.
А я не мог в том убедиться
и крикнул – мама, погоди.

Но это позднее прозренье
умчалось с криком в небеса.
С тех пор молю твое прощенье
и вижу милые глаза.