Сидит мужик американский
и рубит сук, на чем сидит.
Он не один, такой засранец,
сидит с Европы троглотит.

Топор в руках американца
кромсает в щепки толстый сук.
И нет управы на поганца,
его, быть может, вознесут.

Быть может, сделают героем
за череду топорных дел.
Но говорят, рубить – не строить,
здесь явно виден беспредел.

А сук все тоньше, щепок больше,
и вот уже знакомый треск.
Засранец взвыл от резкой боли,
похоже вовремя не слез.

От одиночества пытаюсь убежать,
но скорости реально не хватает.
Она, как клещ, тоской меня цепляет,
и этой пытки мне никак не избежать.

Она, настырная, бессовестно жужжит
о скверной сути прежнего ухарства.
И чую я, что нет того лекарства,
что помогло бы муки ада пережить.

Бреду по улицам, желая отыскать
знакомых лиц живые силуэты.
Совсем немного нужно для поэта –
взглянуть в глаза и добрым словом обласкать.

Шумит рублевская тусовка,
скулят балованные сучки.
Богем общается с массовкой
и голосит про невезучесть.

Отдайте западные блюда,
не можем больше без фуа-гры.
Без них ни радости, ни блуда,
а только признаки подагры.

Верните устрицы и крабы,
свободу сыру камамберу.
Страной рулят одни сатрапы,
нет демократии, нет меры.

Вещают с песенной арены
о благах западного мира.
А слышно отзвуки измены
из уст продажного кумира.